Это был невероятно яркий сон. Я будто попала в далекое-далекое прошлое, о котором мы сейчас можем только догадываться: низкие деревянные избушки без всяких заборов жались друг к другу, между ними бродили гуси и собаки, а взрослые и дети вместе занимались домашней работой. Здесь дышалось легко и свободно, а солнце светило так ярко, будто было совсем близко. Я шла по деревне, женщины вокруг пели, не отрываясь от своих дел, а в самом центре, на широкой вытоптанной площадке, стояли три высоких столба - три идола, уходящих макушками в небо. У их ног лежали спелые яблоки, деревянные бусы и мелкие предметы, оставленные в качестве жертвы. Рядом с ними сидел на земле старик, горячо молясь о чем-то. Никто не спешил никуда, и все жили в мире.
Но недолго продолжалась эта идиллия.
Стало вдруг темно, ночь наступила мгновенно, а вокруг меня все завертелось и закружилось. Голосили женщины, разбегаясь, и я бежала вместе со всеми, не понимая, куда. Высокие и широкоплечие, как великаны, одетые в медвежьи шкуры, страшные люди потрясали огромными топорами, и эти топоры с легкостью настигали любого. Огонь охватил соломенные крыши домов, мгновенно разливаясь по всей деревушке, начавшей пылать столь ярко, будто само солнце было сброшено с неба. Захватчики двигались вперед, не встречая никакого сопротивления, топоры опускались и поднимались, мерно и неумолимо, подобно молоту кузнечного бога. Они убивали мужчин и стариков, а женщин с детьми сгоняли в круг, чтобы позже связать им руки веревками и, словно скот, погнать к берегу, где качаются на воде их легкие быстрые корабли. Я тоже оказалась на борту. Волны кидали судно из стороны в сторону, горящие избы оставались все дальше, пока не превратились в одну золотую точку на горизонте, сливаясь с россыпью звезд. Девушки плакали, дети жались к материнским юбкам. Я знала их всех, но была иной. И захватчики тоже видели это — они разделили нас сразу же.
Скалистый берег вырос из тумана прямо перед носом корабля. Остальных пленников сразу же увели, но я осталась ждать своей участи посреди незнакомой деревни, немногим больше нашей, а двое воинов, оставшихся, видимо, сторожить, поглядывали в мою сторону как-то странно, будто ждали, что я попробую убежать, несмотря на веревки, не дающие нормально двигаться. Я даже ощущала их беспокойство, хотя собственный страх и был куда сильнее. Идол с лицом чужого бога возвышался передо мной. Его алтарь был в крови, вместо яблок там лежали кости и старый боевой топор. В жестокой холодной стране царили жестокие боги — я потеряла всякую надежду, видя это место. Не скрытый от чужих глаз, как бывает обычно, а выставленный напоказ кровавый алтарь, чтобы только приблизившись, враги чувствовали силу местных обитателей и ужас перед ними. Я не хотела быть им врагом — я хотела жить.
Двое вышли из большого центрального дома. Один рыжий, другой русый, с усами и бородами, в полном вооружении, с раскрашенными лицами. Сказали что-то моим сторожам на неприятном каркающем наречии, те начали возражать. Я замерла в ожидании, пытаясь хотя бы по интонациям или жестам понять, о чем идет речь, но спор их оставался непонятен. Никогда прежде во сне я не слышала незнакомых языков, и уже только поэтому он не был обычным сновидением.
Меня повели куда-то. Прочь от домов и страшного идола, вдоль берега, образующего здесь крутой подъем. Стихли голоса детей, выбежавших посмотреть на пленных, остались позади корабли. Сердце пропустило удар, когда мы наконец остановились. Я стояла на гладком выступе скалы, всего в двух шагах от края обрыва, а внизу пенилось море, с шумом бросая волны о прибрежные камни, жаждало заполучить живую душу — одну из многих, окончивших свой путь на этой самой скале. Страх ледяной змеей свернулся под сердцем.
Я смотрела на солнце, огненный шар, подвешенный в небе. Ведь где-то там был бог, суровый и справедливый, любящий своих детей. Не мог он не видеть такой несправедливости.
«Что сделала я плохого, чем смогла вызвать твой гнев?» - шептали мои пересохшие губы этому богу. Я ждала ответа, ждала знака...
Знаком стал голос. Кто-то новый появился на обрыве и вмешался в спор. Говорил он негромко, даже тихо, но от его слов все остальные разом замолкли. И выглядел он не так, как они: тоже в шкуре, накинутой поверх длинного балахона, с волчьей маской на лице и длинными темными волосами, сплетенными в десяток косиц, без оружия, тоньше и ниже даже самого молодого из воинов. Шаман взял меня за руку и повел от обрыва, все расступились перед ним.
— Иди, — сказал он, сняв веревки с запястий. Его слова были мне понятны, хоть и говорил он с акцентом. — Я отпускаю тебя. Молчи! Мы еще встретимся, но не в этом времени и не в этом месте. Так мне сказали духи.
Чей бог задумал это, я не знала, но моя жизнь вновь принадлежала мне, и кошмар закончился. Последним, что я увидела, прежде, чем окончательно пробудиться, были его глаза. Синие-синие, ярче моря...
***
Сон этот врезался в память, как никогда раньше. Было в нем нечто совершенно иное, словно сама Земля другая, незнакомая. Выйдя на улицу, я посмотрела на небо — и оно тоже было не тем. Блеклым, затянутым дымом труб и городским смогом, солнце на нем казалось грязным, и лучи едва пробивались к скованной асфальтом земле. Боги не отзываются больше, эта пелена скрыла людей от их взглядов, и они забыли про нас. Мир вокруг тоже разом поблек, я шла по своим делам, почти не смотря по сторонам и не обращая внимания на прохожих — пока не столкнулась с одним из них. А первое, что увидела, взглянув ему в лицо, были ярко-синие глаза.
Но недолго продолжалась эта идиллия.
Стало вдруг темно, ночь наступила мгновенно, а вокруг меня все завертелось и закружилось. Голосили женщины, разбегаясь, и я бежала вместе со всеми, не понимая, куда. Высокие и широкоплечие, как великаны, одетые в медвежьи шкуры, страшные люди потрясали огромными топорами, и эти топоры с легкостью настигали любого. Огонь охватил соломенные крыши домов, мгновенно разливаясь по всей деревушке, начавшей пылать столь ярко, будто само солнце было сброшено с неба. Захватчики двигались вперед, не встречая никакого сопротивления, топоры опускались и поднимались, мерно и неумолимо, подобно молоту кузнечного бога. Они убивали мужчин и стариков, а женщин с детьми сгоняли в круг, чтобы позже связать им руки веревками и, словно скот, погнать к берегу, где качаются на воде их легкие быстрые корабли. Я тоже оказалась на борту. Волны кидали судно из стороны в сторону, горящие избы оставались все дальше, пока не превратились в одну золотую точку на горизонте, сливаясь с россыпью звезд. Девушки плакали, дети жались к материнским юбкам. Я знала их всех, но была иной. И захватчики тоже видели это — они разделили нас сразу же.
Скалистый берег вырос из тумана прямо перед носом корабля. Остальных пленников сразу же увели, но я осталась ждать своей участи посреди незнакомой деревни, немногим больше нашей, а двое воинов, оставшихся, видимо, сторожить, поглядывали в мою сторону как-то странно, будто ждали, что я попробую убежать, несмотря на веревки, не дающие нормально двигаться. Я даже ощущала их беспокойство, хотя собственный страх и был куда сильнее. Идол с лицом чужого бога возвышался передо мной. Его алтарь был в крови, вместо яблок там лежали кости и старый боевой топор. В жестокой холодной стране царили жестокие боги — я потеряла всякую надежду, видя это место. Не скрытый от чужих глаз, как бывает обычно, а выставленный напоказ кровавый алтарь, чтобы только приблизившись, враги чувствовали силу местных обитателей и ужас перед ними. Я не хотела быть им врагом — я хотела жить.
Двое вышли из большого центрального дома. Один рыжий, другой русый, с усами и бородами, в полном вооружении, с раскрашенными лицами. Сказали что-то моим сторожам на неприятном каркающем наречии, те начали возражать. Я замерла в ожидании, пытаясь хотя бы по интонациям или жестам понять, о чем идет речь, но спор их оставался непонятен. Никогда прежде во сне я не слышала незнакомых языков, и уже только поэтому он не был обычным сновидением.
Меня повели куда-то. Прочь от домов и страшного идола, вдоль берега, образующего здесь крутой подъем. Стихли голоса детей, выбежавших посмотреть на пленных, остались позади корабли. Сердце пропустило удар, когда мы наконец остановились. Я стояла на гладком выступе скалы, всего в двух шагах от края обрыва, а внизу пенилось море, с шумом бросая волны о прибрежные камни, жаждало заполучить живую душу — одну из многих, окончивших свой путь на этой самой скале. Страх ледяной змеей свернулся под сердцем.
Я смотрела на солнце, огненный шар, подвешенный в небе. Ведь где-то там был бог, суровый и справедливый, любящий своих детей. Не мог он не видеть такой несправедливости.
«Что сделала я плохого, чем смогла вызвать твой гнев?» - шептали мои пересохшие губы этому богу. Я ждала ответа, ждала знака...
Знаком стал голос. Кто-то новый появился на обрыве и вмешался в спор. Говорил он негромко, даже тихо, но от его слов все остальные разом замолкли. И выглядел он не так, как они: тоже в шкуре, накинутой поверх длинного балахона, с волчьей маской на лице и длинными темными волосами, сплетенными в десяток косиц, без оружия, тоньше и ниже даже самого молодого из воинов. Шаман взял меня за руку и повел от обрыва, все расступились перед ним.
— Иди, — сказал он, сняв веревки с запястий. Его слова были мне понятны, хоть и говорил он с акцентом. — Я отпускаю тебя. Молчи! Мы еще встретимся, но не в этом времени и не в этом месте. Так мне сказали духи.
Чей бог задумал это, я не знала, но моя жизнь вновь принадлежала мне, и кошмар закончился. Последним, что я увидела, прежде, чем окончательно пробудиться, были его глаза. Синие-синие, ярче моря...
***
Сон этот врезался в память, как никогда раньше. Было в нем нечто совершенно иное, словно сама Земля другая, незнакомая. Выйдя на улицу, я посмотрела на небо — и оно тоже было не тем. Блеклым, затянутым дымом труб и городским смогом, солнце на нем казалось грязным, и лучи едва пробивались к скованной асфальтом земле. Боги не отзываются больше, эта пелена скрыла людей от их взглядов, и они забыли про нас. Мир вокруг тоже разом поблек, я шла по своим делам, почти не смотря по сторонам и не обращая внимания на прохожих — пока не столкнулась с одним из них. А первое, что увидела, взглянув ему в лицо, были ярко-синие глаза.